EAJ Policy Papers, No 18 (12 April 2019)
В статье, опубликованной в выпуске № 15 EAJ Policy papers, Олаф Глокнер перечисляет проблемы, с которыми столкнулось первое поколение русскоязычных евреев-иммигрантов в Германии. Однако завершает свой анализ позитивными перспективами развития еврейской общины этой страны. Насколько его оптимизм оправдан? Похоже, что отчужденность евреев-иммигрантов в Германии от местного общества и еврейских общин оказалась даже глубже, чем казалось ранее, и в каком-то смысле охватывает и намного более профессионально и культурно интегрированное поколение молодого и раннего среднего возраста. Потому в Европе более чем в других местах сохранение русско-еврейского самосознания является фактором сохранения еврейской идентичности вообще. Альтернативой ей является усвоение не столько «местного еврейского» сколько собственно нееврейского гражданского идентификационного компонента. Смогут ли транснациональные зонтичные еврейские структуры ответить на этот вызов, пока «поезд» еще окончательно не ушел?
Объединённая Европа является четвертым, наряду с Израилем, бывшим СССР и Северной Америкой, центром концентрации русскоязычных евреев и членов их семей, общее число которых в этом регионе оценивается от 150 тысяч до четверти миллиона человек.
Разные организации и эксперты оперируют различными, в том числе завышенными оценками численности живущих в Центральной и Западной Европе евреев и членов их семей из двух последних волн эмиграции и СССР и СНГ. Но очевидно, что в двух германоязычных странах Центральной Европы – ФРГ и Австрии, русскоязычным евреям принадлежит особая роль. Консервативные оценки численности «русскоязычных» евреев – жителей Германии определяют ее в 180-190,000 лиц (из общего числа порядка 223,000 евреев этой страны), к которым стоит добавить русскоязычных израильтян, составляющих порядка 10-12% примерно из 17-20 тыс. обладателей израильских паспортов, постоянно живущих, судя по информации посольства Израиля, в крупных городах Германии. При этом лишь 95,000 русскоязычных иммигрантов официально состоят в зарегистрированных еврейских общинах этой страны, образуя, тем не менее, более 90% их состава.
Впрочем, опрошенные нами европейские общинные деятели и сотрудники международных организаций предлагали и максималистские оценки, согласно которым число «русских» евреев может достигать 270-300,000 в одной Германии, и от 350,000 до полумиллиона в Евросоюзе в целом. С этим, в свою очередь, категорически не согласны ведущие израильские эксперты по еврейской демографии, аргументированно предлагающие исходить в этом вопросе из нижних планок демографических оценок этой группы. Такую точку зрения в ходе наших бесед, в частности, отстаивал проф. Сержио Делла Пергола. А другой признанный эксперт по русско-еврейской демографии, д-р Марк Тольц считает и консервативные оценки численности русскоязычных евреев в Германии существенно завышенными. Соответственно, полагая, что представители этой группы составляют не 90%, а не более 70% членов официально зарегистрированных местных еврейских общин.
Так или иначе, ни у кого нет сомнений, что речь идет о значительном демографическом потенциале. Основные разногласия касаются другого, существенного более важного вопроса: в какой степени этот демографический ресурс способен поддержать существование статистически значимого числа носителей еврейской идентичности и обеспечить будущее организованной еврейской общинной деятельности в этом регионе, то есть, сценария, в реалистичность которого накануне разрушения Белинской стены у многих наблюдателей были большие, и, прямо скажем, достаточно обоснованные сомнения.
Идентичность и интеграция: встроенные противоречия
В статье, опубликованной в выпуске № 15 Eurasian Jewish Policy papers (March 10, 2019, https://new.eajc.org/eajpp-15/) и посвященной социальному портрету русскоязычной общины Германии, д-р Олаф Глокнер приводит длинный список препятствий для достижения этой цели. То есть, проблем, с которыми столкнулось первое поколение иммигрантов в процессе интеграции в местное общество и взаимоотношений с официальным руководством германского еврейства. Однако, завершает свой анализ вполне оптимистическим пассажем о том, что русскоязычные евреи, благодаря которым еврейство Германии, представлявшее прежде ничтожное меньшинство, теперь составляет третью по величине еврейскую общину в Западной Европе, сделали возможным построить плюралистическую структуру организованной еврейской жизни в Германии и открыть ей тем самым позитивные перспективы развития. Насколько указанные сомнения актуальны, а оптимизм оправдан?
Первое, на что следует обратить внимание, это то обстоятельство, что неисчезающая отчужденность евреев-иммигрантов в Германии от местного общества оказалась даже глубже, чем казалось более десятилетия тому назад, и в каком-то смысле охватывает и намного более профессионально и культурно интегрированное поколение «продвинутого молодого» и раннего среднего возраста. По данным исследований русских евреев, проживающих в Израиле, Германии, США и Канаде, проведенных в начале нынешнего десятилетия, лишь немногим более десятой части опрошенных в ФРГ заявили, что они чувствуют себя «неотъемлемой частью немецкого общества», тогда как в Израиле и северной Америке соответствующий показатель составляет 70-80%. Иными словами, если подавляющее большинство евреев из СССР и СНГ из последних волн переселенцев в Израиле и Соединенных Штатах, вскоре после эмиграции заявили, что полностью идентифицируют себя с новой родиной, то в Европе ситуация оказалась совершенно иной.
Глокнер прав, полагая что «старые» еврейские общины (то есть, уцелевшие в Катастрофе западно- и восточноевропейские евреи и их потомки), немало сделавшие для физической адаптации иммигрантов из бывшего СССР в странах Евросоюза, так и не смогли выработать адекватный механизм «компенсации». Продолжая его анализ, можно сказать, что де факто они сами стали частью упомянутой тенденции «отчуждения» или, в лучшем случае, незавершенной интеграции новоприбывших. Причиной, среди прочих, стала неготовность местного еврейского политического и идеологического истеблишмента к поиску компромисса между собственным, религиозно-галахическим видением еврейского сообщества в Европе и доминирующим у русскоязычных иммигрантов пониманием еврейства как этнокультурного и этногенетического феномена и ориентации на высокие профессиональные и образовательные стандарты как «базовой еврейской ценности», что, в свою очередь, привело к очевидной диспропорции взаимных ожиданий – и довольно скоро.
Заметим, что религиозность «русско-еврейскому пейзажу» в Европе, в принципе, не чужда. Так, согласно опросу The European Union Agency for Fundamental Rights (FRA), около 17% русскоязычных евреев этого региона с разной степенью уверенности причисляют себя к последователям либерального (реформистского), и почти 9% – ортодоксального иудаизма. И все же, среднее и старшее поколение русских евреев, поселившихся в Германии и других странах Центральной Европы, считается существенно менее религиозными, чем их сверстники из числа «коренных» евреев. Хотя некоторые иммигранты, особенно молодежь, со временем приблизились к еврейской религии и традиции, основная масса продолжает рассматривать иудаизм исключительно с интеллектуальной и исторической точки зрения, как один из элементов, или фон для еврейской этничности, что, как показали проведенные нами беседы с общинными лидерами «нерусского» происхождения все еще встречает жесткое отторжение в этих кругах.
Дополнительными факторами взаимного отчуждения стало еще два обстоятельства. Первым из них является проблема лиц смешанного происхождения, которых традиционные общинные лидеры первоначально не готовы были видеть частью местного еврейского коллектива. В отличие от многих еврейских общин диаспоры, которые, принимая постсоветскую иммиграцию, проявляют в этом вопросе определенную гибкость, большинство центрально-европейских общин строго следуют галахическим правилам. В Германии такой политики придерживаются не только ортодоксальные общины, принадлежащие Центральному совету, но и местный Союз прогрессивного иудаизма, что отличает его, например, от либеральных общин США и некоторых таких же общин Великобритании, которые предоставляют «евреям по отцу» полное членство, при условии, что те получили дома еврейское образование.
Нетрудно заметить, и это обстоятельство тесно связано с конфликтом между религиозным и этно-национальным пониманием феномена еврейства, что отнюдь не способствует сближению двух еврейских фракций. В итоге, по мнению многих наших собеседников, редкий исторический шанс, который получили немецкие и иные центрально-европейские еврейские общины, укрепить собственные ряды, приняв людей, обладающих силами, самосознанием и энергией и (частично) имеющих еврейских предков, возможно, уже упущен.
Пожалуй, резче всех по этому поводу высказалась Хейделина Сободка, главный редактор берлинской еврейской газеты «Jüdische Allgemeine», не скрывавшая в разговоре с нами, что ее польско-еврейское происхождение во многом определяет ее приверженность к восточно-европейскому пониманию этнокультурной сути еврейского коллектива.
«Я себя ощущаю евреем (еврейкой) в культурном смысле. У меня есть проблема с тем, что, будучи нерелигиозной, я постоянно должна доказывать, что и я – еврейка (не хуже других). Если кто-то из евреев переходит в христианство – это печально, но они от этого не перестают быть евреями, хотя они могут быть, и потеряны для еврейского народа. У меня намного больше проблем с этническими немцами, которые проходят гиюр. Я понимаю, зачем им это нужно, особенно в Германии, где, став иудеями, они из категории «притеснителей» перешли в категорию “жертв”. Но именно эти люди задают тон в религиозных общинах и учат меня быть “настоящей еврейкой”».
Показательно, что почти все опрошенные нами эксперты не считали, что потеря связи с еврейством потомков еврейско-нееврейских смешанных браков, является неизбежной, и напротив, полагали, что многие из лиц смешанного происхождения и нееврейских членов семей евреев готовы усвоить еврейскую идентичность, и приобщиться к традициям и системе ценностей. Условием для этого, по их мнению, является признание различных форм принадлежности к еврейству, и «позитивный импульс» из ядра еврейского коллектива.
В 90-е годы, замечает Хейделина Слободка, «я много общалась, в качестве социального работника, с новыми иммигрантами, половина из которых были «евреями по отцу», и, соответственно, их не привечали в общине. Конференция раввинов Европы 20 лет игнорировала проблему. Мы им говорили, что они должны найти путь ввести этих людей в еврейский коллектив, но они тогда не сделали ничего. И только сегодня, 20-30 лет спустя, они готовы изменить свой подход. Кто-то, наверное, в этом еще заинтересован, но основная масса, вероятно уже упущена».
В итоге, немало русскоязычных евреев «частично» еврейского происхождения находят собственную нишу в организациях и структурах, далеких от еврейских общин, тон в которых, замечает Элла Нилова, бывший координатор берлинского офиса Всемирного конгресса русскоязычного еврейства, «задают намного более многочисленные в Германии представители нееврейских групп иммигрантов из бывшего СССР».[1] В итоге, в процесс отдаления от организованной еврейской жизни втягивается не только периферия, но и этническое ядро русско-еврейских сообществ. В это нетрудно поверить, посетив зоны концентрированного «русского» присутствия в таких крупных городах как Берлин, например, «Шарлоттенград» в знаменитом западноберлинском квартале Шарлоттенбург. Или другие «русские этнические колонии», которые характеризуются наличием русской культурной и социально-экономической инфраструктуры: ресторанов, супермаркетов, гостиниц, предприятий сферы обслуживания, центров русской литературы и искусства, театров, клубов и брачных агентств.
Одним из стимулов этого процесса действительно стала травма, которую иммиграция нанесла нелегко доставшемуся профессиональному статусу старшего поколения «новых» евреев Германии. Репрезентативный опрос, проведенный в группой исследователей под руководством Элиэзера Бен-Рафаэля в 2008-09 годах в Германии показал, что около 60% респондентов находились тогда вне рынка труда, включая треть живших на социальные пособия людей трудоспособного возраста и еще четверть – пенсионеров. Причем и те и другие воспринимали себя как люди, находящиеся на «экономической периферии» местного общества. Причина, по мнению исследователей, была в возрастной структуре этих групп и релевантности их ранее накопленного «человеческого капитала» потребностям местной экономики и общества.
Таким образом, исчезновение традиционных «социально-идентификационных якорей» – неудовлетворенные профессиональные амбиции и ограниченные возможности вписаться в организационную и культурно-ценностную парадигму «старого» еврейского общинного истеблишмента – толкало часть старшего и среднего поколения русскоязычных евреев иммигрантов в сторону «русского культурного гетто», имеющее в этой части Европы выраженный этнический русский характер. Многих обозревателей этот процесс приводит к неутешительному выводу, не поддерживающему оптимистическое заключение Олафа Глокнера: если интеграция идет, то скорее в собственно этническое немецкое, а отнюдь не еврейско-немецкое общество.
Дилеммы «полуторного поколения»
На первый взгляд, выросшее в Германии и других странах центральной Европы «полуторное» поколение, и, особенно, второе поколение русско-еврейской иммиграции не должно иметь этих проблем. Действительно, как и в случае с русскими евреями, которые с начала девяностых годов селились в Израиле и Соединенных Штатах, эта молодежь проявляет большой интерес к получению немецкого или австрийского гражданства и к полной интеграции в местной культуре. Как заметили Павел Полян и Михаил Вайсбанд, много лет ведущие социологический мониторинг русскоговорящих иммигрантов в Германии, молодые люди из русско-еврейской среды оканчивают школу со средними оценками намного выше, чем получают коренные немцы, явно обладают высокими профессиональными амбициями и способностью быстро войти в состав немецкого среднего класса, что соответствует и прогнозу директора Еврейского музея в Берлине Майкла Блюменталя, который еще в 2006 был «убежден, что молодое поколение русских евреев – те, кто сейчас учится – найдут свой путь в Германии. Через 10-15 лет многие из них будут заседать в Бундестаге, другие станут университетскими профессорами, третьи – успешными предпринимателями и артистами. Но я думаю, что этого стоит еще немного подождать».
Быстрая и успешная интеграция молодых русских евреев в немецкое общество и его средний класс, как отмечают наблюдатели, отнюдь не сопровождается столь же эффективной их интеграцией в институциональную структуру и социальную среду «официальных» еврейских общин, причем именно за пределами крупных городов эта проблема стоит особенно остро. Марианна, бывший сотрудник международной еврейской организации, считает, что в небольших городах характер еврейской жизни диктуют в основном ортодоксальные общины, в которых средний возраст активных прихожан и деятелей пред-пенсионный или пенсионный. Такой контингент, по ее мнению, отпугивает молодые семьи с детьми. «Их потребности остаются неудовлетворёнными и тем самым они отдаляются от еврейской жизни в общине».
Вероятно, именно эти обстоятельства объясняют отмеченную Глокнером фрагментированную идентичность молодых еврейских иммигрантов, обусловленную семьей, домом, личным опытом в немецких школах и университетах, а также более ранним опытом в еврейских детских садах, начальных школах, молодежных центрах и контактами с Израилем. «Фрагментированная идентичность», если верить данным длинного списка опросов и исследований разных лет, не мешает русскоязычным иммигрантам в странах Центральной и Восточно-центральной Европы гордиться русским культурным наследием и принадлежностью к еврейскому народу, даже если они активно не исповедуют иудаизм. Потому в Европе более, чем в других местах, существует ситуация, при которой сохранение русско-еврейского самосознания является доминирующим, а в ряде случаев – практически единственным фактором сохранения еврейской идентичности вообще. Альтернативой ей является усвоение не столько «местного еврейского» (т.е., еврейско-немецкого, еврейско-австрийского, еврейско-бельгийского и т.д.), сколько собственно нееврейского гражданского идентификационного компонента.
Все это легитимизирует попытки различных местных и международных еврейских организаций адресно работать с первым и вторым поколением сравнительно недавних иммигрантов из СССР и стран СНГ. Однако по-настоящему эффективной и структурированной системы этой деятельности, несмотря на ряд успешных отдельно стоящих проектов такого рода, выстроено так и не было. Смогут ли транснациональные зонтичные еврейские структуры ответить на этот вызов, пока «поезд» еще окончательно не ушел?
Часть материалов, использованных при написании этой статьи, были собраны в ходе исследования «Эффективность и общественное восприятие деятельности Genesis Philanthropy Group в сфере укрепления национальной идентичности русскоязычных евреев /В. (З) Ханин и Э. Бардач-Ялова, Тель-Авив, октябрь 2015. Автор выражает признательность инициатору этого проекта г-же Сане Бритавской.
[1] Общее число «русскоязычных» иммигрантов из бывшего Советского Союза в Германии после 1989 г. ‑ более 4 млн. человек. «Русские евреи» составляют менее 5% этого сообщества, остальные – это этнические немцы-репатрианты, а также украинцы, армяне, русские, татары и чеченцы.